«Свою жизнь я посвятил лечению онкологических больных»

Хирург-онколог Вадим Федорович Касаткин - доктор медицинских наук, профессор, член-корреспондент РАН, Заслуженный деятель науки Российской Федерации. За выдающиеся успехи на профессиональном поприще и активную гражданскую позицию награжден орденом «За заслуги в развитии медицины и здравоохранения», медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» 2 степени, общественным орденом «Малахитовая звезда», именными часами от Президента РФ Владимира Путина. Считает, что каждый хороший хирург в обычной жизни -  экстремал. Это нужно, чтобы быть хладнокровным и не терять ясности мысли даже тогда, когда рядом вдруг начинают рушиться дома и свистеть пули. Любит живопись, классическую музыку, прыжки в воду и прогулки в сопровождении двух своих верных бульмастифов.

Вы видели, как взлетает космическая ракета? Сначала запускаются двигатели, обдавая все вокруг огнем. Потом отходят штанги, удерживающие ракету на стартовом столе. В какой-то миг она замирает в пространстве, предоставленная сама себе, а затем начинает стремительно подниматься, ускоряясь с каждой секундой.

Жизнь показывает, что многие люди недопустимо долго задерживаются на старте. Здоровые, полные сил. В юности кажется, что впереди еще много времени, все успеют. Но жизнь скоротечна.  Лишь единицы успевают реализовать желания и возможности. А все потому, что уходят в жизнь, не задерживаясь на старте.

Вадиму Федоровичу Касаткину уже семьдесят лет. Выглядит моложаво. Строен, худощав. Карие глаза смотрят внимательно, изучающе.

Он рано понял, что жить надо сразу в полную силу. И многого достиг, самозабвенно отдаваясь работе. Несколько лет не уходил в отпуск. Нередко ночевал в кабинете, когда вел тяжелых больных. Иногда причиной своего трудолюбия в шутку называет лень. Мол, хирургией так много занимается лишь потому, что она для него не работа, а удовольствие. Но в каждой шутке лишь доля шутки. По мнению некоторых коллег известного ростовского онколога, Касаткин одержим хирургией. И даже трудно поверить, что в своем детстве он мечтал совсем о другом. Это маленькое чудо, что Вадим Федорович связал свою судьбу с медициной. И всем нам повезло, что оно произошло.

Он родился 25 октября 1945 года в украинском городе Каменец-Подольском. Отец – Федор Митрофанович – был военнослужащим, мать – Тамара Федоровна – учительницей начальных классов. Отец служил в войсках противовоздушной обороны. Раз в пять лет его обязательно переводили к новому месту службы.

- И это было нормально, - поясняет Вадим Федорович. - Послевоенные годы. Офицеры на одном месте долго не задерживались, без нытья отправлялись туда, куда Родина прикажет.

А приказывала она ехать отнюдь не на курорты. Из Каменец-Подольского семья перебралась в город Донгуз, на Урал. Здесь родился брат Валерий. Еще через несколько лет – на Сахалин. Там появился на свет Владимир. А потом грянуло хрущевское сокращение армии, Касаткина-старшего уволили в запас. Семья переехала жить на Дон, в село Песчанокопское. Именно оно вспоминается Вадиму Федоровичу каждый раз, когда речь заходит о детстве.

- В Песчанокопском я пошел в четвертый класс, - рассказывает Вадим Федорович. – Мне повезло: школой руководил первый народный учитель страны Георгий Васильевич Алисов. Замечательный человек. Фронтовик, прекрасный рассказчик. Кстати депутат Государственной Думы России Ольга Борзова – его дочь.

На минуту Вадим Федорович задумывается, возвращаясь в памяти в далекие пятидесятые годы.

- Наверное, главная заслуга Георгия Васильевича была в том, что он создал в школе необычайно творческую атмосферу. Мы с радостью шли на уроки, нам хотелось учиться.

Это важно – хотеть учиться. Ведь до сих пор, когда мальчик или девочка приходят из школы, они говорят родителям не о том, что нового сегодня узнали, а что получили. «Смотрите, у меня - пятерка». Но так ли уж важна эта пятерка, если она воспринимается отдельно от знаний? Директор Алисов требовал от учеников вдумчиво относиться к учебе, видеть взаимосвязь фактов, правил, научных законов. Он вообще любил людей думающих, самостоятельных и все делал для того, чтобы его ученики становились именно такими.

- В то время в Песчанке ребята ходили в фуфайках и кирзовых сапогах, - рассказывает Касаткин. – А мы приехали с Сахалина одетые в меха, словно франты. На Дальнем востоке это было нормально: снег, холод. В пальтишке или фуфайке на морозе околеть можно. Здесь же на нас смотрели, как на людей из другого мира. Первое, что я сделал – стал одеваться так же, как местные ребята. У мамы поначалу это вызвало протест, но ничего, смирилась. Зато мне переход на местную моду помог быстро влиться в коллектив, обрести новых друзей.

В Песчанокопской средней школе было много хороших педагогов – Вадиму Федоровичу и его однокашникам повезло. Но особенно запомнились Касаткину учителя физкультуры и рисования.

- Физкультурника обожала вся школа, - оживляется, вспоминая, Вадим Федорович. – Мастер спорта по дзюдо, прекрасный волейболист. В нем была удивительная внутренняя сила, заставляющая робеть от одного взгляда. Однако учитель был добрым и предприимчивым. Убедил директоров соседних колхозов оплатить постройку спортивного зала – в школе его не было. А еще каждое лето устраивал велопробеги из Песчанки до Сальска и обратно. На ночь мы останавливались в школах. На утро играли в волейбол с местными командами и ехали дальше. В общем, было весело, да и для здоровья полезно.

Погружение в детство доставляет Касаткину удовольствие. Лицо светлеет, разглаживаются морщинки возле глаз. И острый взгляд, поначалу словно буравящий собеседника, смягчается.

- Занимался я и волейболом, и дзюдо, - продолжает рассказ Вадим Федорович, - но особенно любил рисование. Этот предмет преподавал Вил Александрович Сумкин. Был он тогда молод и немного застенчив. Не скажешь, что боевой офицер. А ведь воевал! Чтобы попасть на фронт - приписал себе целый год. Войну окончил капитаном. Отважный, в общем, человек. Но когда вел уроки – был мягок и деликатен. За его плечами уже была учеба в художественном училище имени Грекова, где прекрасно овладел техникой рисунка. Да и историю искусств знал великолепно. До сих пор благодарен Вилу Александровичу за то, что научил видеть прекрасное. Порой даже ловлю себя на мысли, что в отточенности действий хирурга во время операций есть что-то похожее на работу художника, где каждый штрих карандаша, каждый мазок кисти должен быть к месту. Иначе крах. Не будет гармонии.

Под руководством Сумкина Вадим Федорович научился писать акварелью портреты. Участвовал во многих выставках. Побеждал. А однажды Вил Александрович отправил две его работы на конкурс юных художников в Париж.Назад прислали диплом лауреата и похвальные отзывы.

- У вашего Вадима определенно есть талант, - сказал тогда Вил Александрович матери Касаткина, работавшей в школе. - Из него может получиться отличный художник.

Но потом, когда Вадим Федорович уже всерьез задумался о поступлении в художественный вуз, учитель рисования неожиданно заболел туберкулезом. Его полгода лечили, долго не решаясь дать положительный прогноз. Тогда мать Вадима, вздохнув, сказала: «В наше время, сынок, лучше быть средним врачом, чем хорошим художником. Поступай-ка ты в медицинский». Ее поддержал отец.

Авторитет родителей в семье был высок. После мучительных раздумий, с их мнением старший сын согласился.

Школу Касаткин окончил с золотой медалью. Его брат Валерий, кстати, тоже. А у младшего Владимира медаль серебряная. Природа сполна наградила братьев Касаткиных умом и сообразительностью. Но при этом они не были пай-мальчиками. Частенько дрались со сверстниками, отстаивая свою правоту. Да и от работ по дому, если была возможность, отлынивали. В общем, сделать из них памятник не получится. Обычные ребята, которым со способностями повезло чуточку больше, чем кому-то другому.   

 - Поступать в Ростовский мединститут мы поехали вдвоем с Толей Шевердиновым, - рассказывает Касаткин. – Одеты были по-деревенски. Запасная одежда, учебники – в потертых чемоданах. Простовато, конечно, выглядели по сравнению с городскими ребятами, прогуливавшимися по тротуарам в брюках-клеш и остроносых ботинках, но это, все-таки, не повод для насмешек и оскорблений.

У Вадима Федоровича обостренное чувство собственного достоинства. С детства не терпит подлецов и хамов. Только вот с годами меньше их в его жизни, увы, не становится.

Когда песчанокопцы подошли к мединституту, сразу услышали насмешки от местных парней, собравшихся у входа в здание.

- Надо же, деревня приехала за образованием, - сыронизировал один из них. – Только от сохи, а уже врачами хотят стать.

- Адресом ошиблись, - поддержал, хихикая, другой. – Вам, наверное, в сельскохозяйственный надо? Так это, ребята, не сюда.

- Вот уж, действительно, - качает головой Вадим Федорович, - по одежке встречают, а по уму провожают. Только мы ведь тоже не из теста сделаны. Терпеть такое высокомерие не привыкли. Поговорили с наглецами по-мужски. Помогло. Больше язвительных шуточек в наш адрес уже не было.

Экзамены всегда рулетка. Кому-то везет больше, кому-то меньше. И хоть сдавали тогда не тесты ЕГЭ, а отвечали на вопросы билетов, решали задачи и писали сочинения – результат очень часто зависел от того, какие задания попались. Среди них ведь тоже были и простые, и сложные. А еще многое зависело от преподавателя. Оценки-то ставила не машина, а человек. И у него могли быть свои резоны.

Первый экзамен – сочинение – Касаткин и Шевердинов написали хорошо. Однако и тот, и другой получили за них тройки.

- Все, Вадик, - сказал другу Анатолий, - нас определенно валят. Не поступим. Поехали домой.

- Еще чего! – возмутился Касаткин. – Обязательно поступим. А тройка – не двойка. Она тоже оценка положительная.

- Я был уверен в своих силах, - вспоминает Вадим Федорович, - и первый сбой, возможно, не случайный, не смог выбить меня из колеи.

И точно: три последующих экзамена Касаткин и Шевердинов сдали на отлично. Ростовский мединститут впустил их в свои стены.

Случилось это в 1964 году. Больше пятидесяти лет назад. Однако и сегодня Вадим Федорович может по именам назвать почти всех своих однокурсников. С некоторыми дружит до сих пор. А кое-кому даже сделал потом операции, удаляя злокачественные опухоли.

Впрочем, все это было позже. А тогда, став студентом, Касаткин не ощущал внутри себя ценимой им гармонии. Ему все еще хотелось рисовать, создавать эпические полотна. Он даже стал по ночам подрабатывать на мясокомбинате. Копил деньги, чтобы уйти из мединститута и поступить в знаменитую «грековку». Да-да, так было. Живопись влекла его как родник путника в жаркой пустыне. Он хотел испить до дна прелесть красоты, чтобы выплеснуть потом свои чувства на бумагу и холст. Однако жизнь постоянно глушила эти порывы, ставя в ситуации, когда переход в другой вуз оказывался невозможен. Видимо, где-то наверху, в небесах, уже решили судьбу Вадима Касаткина. Только вот он об этом тогда еще не знал.

В конце первого курса общежитие на улице Пушкинской, где жил и Вадим Федорович, руководство мединститута решило освободить для иностранных студентов. Всех перевели в общежитие РИСХМа на Сельмаш.

Однажды, поднимаясь после занятий к себе в комнату, Касаткин обратил внимание на спускавшуюся по лестнице красивую девушку в ярком платье. Что-то знакомое было в ее лице. То ли глаза, большие, озорные. То ли редкие, как у подростка, веснушки.

«Елки-палки, да это же Люда Бычкова! – Выдала память искомое. - Ее отец одно время был в их селе начальником отдела милиции. Но как повзрослела! Как похорошела!»

Он влюбился в нее с первого взгляда. Напомнил об общем прошлом. Стали встречаться. А через месяц все деньги, накопленные на переход в художественное училище имени М.Б. Грекова, отдал за золотое кольцо для Людмилы. Мечта стать художником битву за Вадима Федоровича проиграла.

Встреча с Людмилой Бычковой стала переломным моментом в жизни Касаткина. Перейти в «грековку» он уже не мог. Потребовалось бы уходить из общежития, в котором жила его любимая. Да и пусто было в карманах. Не факт, что в художественном училище ему предложили бы такую же стипендию, как в медицинском институте. Родители же помочь материально в то время не могли. Да и не хотели они, чтобы нужную людям профессию он променял на увлечение эстетов. В их глазах медицина перевешивала даже педагогику. И сын должен был понимать какое ему выпало счастье.

Вадим Федорович прерывает рассказ о жизни и задумывается. Может быть, вспоминает отца и мать. Память-то у него по-прежнему как у художника: крепко хранит дорогие образы. А возможно, пытается понять в какой момент по-настоящему захотел стать врачом. Решает, что произошло это к концу обучения в вузе. Именно тогда к нему пришла любовь к медицине. Но однажды придя, прочно поселилась в сердце. И теперь вне ее Вадим Федорович Касаткин свою жизнь уже не представляет.

В 1969 году учеба на лечебно-профилактическом факультете и военной кафедре института подошла к концу. Молодого выпускника Касаткина и еще нескольких его товарищей призвали служить на флот. Попали в Севастополь. Вадима Федоровича назначили начальником медицинской службы средней многоцелевой подводной лодки. Был он уже лейтенантом медицинской службы и женатым человеком. Вместе с ним в город славы русских моряков приехали жена Людмила и маленький сын Вадим.

Лодка часто уходила в автономное плавание. То несла дежурство в районе пролива Босфор, то совершала переход через Средиземное море и Атлантику на Балтику. Экипаж субмарины подбирался здоровый, крепкий. Матросы и офицеры болели редко, так что у начмеда было время заняться самообразованием. В походах он написал несколько оригинальных научных статей, опубликованных позднее в медицинских журналах. А однажды впервые на Черноморском флоте сделал операцию матросу по поводу острого аппендицита.

- Готовился к ней три часа, - уносится мыслями в прошлое Касаткин. – Помогали замполит и химик-дозиметрист, числившийся внештатным санинструктором. Приступ аппендицита случился у матроса в море. Чтобы избавиться от качки шли под водой. Честно говоря, операция ничего сложного для меня не представляла, но могли быть осложнения. К тому же ассистировали не профессиональные медики. Пришлось их потренировать, показать какие инструменты и в какой очередности надо подавать. К счастью, все прошло благополучно. Матрос остался жив и вскоре вернулся в строй, полежав некоторое время в госпитале.

Рассказывает Касаткин негромко, буднично. Для него, ученого с мировым именем, та давняя операция, действительно, не представляет ничего сложного. Но сам факт оперативного вмешательства под водой ради спасения жизни человека имел тогда большой резонанс. Вадима Федоровича хвалили, ставили в пример. А он мечтал о масштабной работе. Хотелось оперировать, профессионально расти. На подводном корабле это было невозможно. Что делать? Начал профессионально расти в другом - сдал экзамен на самостоятельное управление подлодкой в надводном положении, став на флоте единственным из начмедов, которому командир периодически доверял управление субмариной.

В 1972 году, отслужив положенное, Вадим Федорович с семьей вернулся в Ростов. Устроился работать врачом-хирургом в поликлинику №12. Чтобы чаще оперировать - договорился с больницей «скорой помощи» и приходил к ним повышать квалификацию. Писал истории болезней, проводил обследования, делал операции. И все это в свободное от основной работы время, по совместительству.

- Я понимаю, - признается Вадим Федорович, - такой мой рабочий график жене Людмиле не нравился. Но она была настоящей боевой подругой. Понимала: чтобы чего-то в медицине добиться – надо отдать ей себя полностью. Я и отдавал.

На следующий год Касаткин поступил в ординатуру. Жажда научных исследований становилась все сильнее. И это заметили преподаватели. Предложили после учебы остаться работать в мединституте. Сначала врачом-хирургом, а потом ассистентом на кафедре хирургии. Вадим Федорович согласился. К тому времени он был уже вполне состоявшимся человеком. Имел жизненный опыт, собственное мнение об избранной профессии. Но главное - знал, к чему стремиться и у кого учиться мастерству. Одним из тех, перед кем Касаткин преклонялся, был заведующий кафедрой хирургии профессор Вадим Иванович Русаков.

- Это был удивительный человек, - вспоминает Вадим Федорович, - высокий, стремительный, необычайно работоспособный. Операции делал настолько виртуозно, что нельзя было оторваться от наблюдения за его руками. Много лет спустя, когда я только-только перешел работать в научно-исследовательский онкоинститут, более молодые коллеги попросили разрешения присутствовать на моей первой там операции. Разрешил. И был удивлен, когда увидел, как они смотрели в тот день на меня. Чуть ли не с восторгом. Это поразило. Не привык тогда еще к таким взглядам. Долго не мог понять, что их привлекло. Потом понял: это они не на меня смотрели, на Русакова. Вадим Иванович слепил из меня такого же хирурга, каким был сам. Открытие, помню, ошеломило и заставило задуматься. Пора было выходить из тени великого учителя и делать что-то свое. Ведь шел мне в ту пору уже пятый десяток. По всем меркам возраст немалый.

Впрочем, до перехода в 1987 году в Ростовский научно-исследовательский онкологический институт на должность заведующего торакоабдоминального отделения Касаткин уже был известным хирургом. В 1984 году защитил кандидатскую диссертацию по теме: «Несостоятельность пищеводных анастомозов». Преподавал. Вел исследовательскую работу. И все бы ничего, но, по его словам, ему не хватало масштабности. Были случаи, когда хирурги, столкнувшись со злокачественными опухолями пищевода, желудка или поджелудочной железы с обширными метастазами, опускали руки. Не знали, что делать. Наука не давала в то время на это ответов. Не было методик, подходящих инструментов. А значит, нельзя было вторгаться в организм, пытаться спасти больного. Касаткину это казалось ненормальным. Он считал, что раз есть болезнь, то должен быть и способ избавления от нее. Стал искать эти способы, разрабатывать новые методики проведения операций и выхаживания тяжелобольных. И многого достиг. К моменту нашей встречи Вадим Федорович был уже доктором медицинских наук, профессором, академиком РАН, автором 118 изобретений и 532 научных работ, среди которых 8 - монографии. Некоторые операции, выполняемые по его методике не только в России, но и за рубежом, носят теперь его имя. Врачи так и говорят: «Проводим операцию Касаткина». А это уже признание.

- Значит, вы добились своего? – спрашиваю Вадима Федоровича. – Часто оперируете. Масштаб операций не сравнишь с избавлением человека от грыжи или острого аппендицита. Рассказывают даже, что вы спасли умирающего парня с раком ноги, которая весила около 42 килограммов. Не преувеличивают?

- Нисколько, - улыбается Касаткин, - во время операции для распухшей ноги пришлось даже ставить специальный стол. На обычном хирургическом она не помещалась. Парень был из Рязани. Ему отказались делать операцию в Москве и Питере. Потом пришел отказ из США. А я решил попробовать. Парень-то был молодым. Жалко стало. И представьте себе: мы его спасли.  Теперь часто мне звонит, с праздниками поздравляет.

- Здорово!

- Но это вовсе не единичный случай.

- Были еще?

- С десяток. Несколько лет назад к нам в Межтерриториальный центр пищеводной онкохирургии обратилась средних лет женщина из Новочеркасска с саркомой молочной железы. До нас ей уже делали операцию. Тогда саркома была маленькой, и, если бы все хорошо почистили – проблем бы, думаю, не возникло. Когда же ее увидел я, то вес опухоли был чуть меньше, чем вес самой женщины. Причем опухоль выпирала в бок. Ужасное зрелище.

Меня отговаривали делать ей операцию. Говорили, что положительный результат маловероятен. Но изучив результаты обследований, снимки, я обнаружил, что опухоль находится как бы в мешочке и не дала метастазов в соседние органы. Так что операция состоялась. Удалил больной восемь ребер, подмышечные лимфоузлы, молочную железу, грудные мышцы, всю опухоль. В результате жизнь нашей землячки была спасена.

Рассказывает Вадим Федорович эмоционально, бородку свою чеховскую оглаживает. Кстати, из-за бороды этой его чуть было не выгнали из мединститута, когда работал на кафедре хирургии. Не принято было у вузовских врачей носить бороды, а он решил, что кроме него это никого не касается. Дело дошло до ректора. Вызвал к себе Касаткина, спрашивает: «Почему бороду не сбриваете? В нашем институте ее носить запрещено». А вокруг замы сидят, заведующие кафедрами. Молчат, на реакцию Вадима Федоровича смотрят. Он в ответ: «Я за нею слежу. Она так же стерильна, как хирургическая салфетка». «Все равно нельзя». «Значит, быть толстым, лысым и маленьким в институте можно, а бороду носить нельзя. Это нормально?» Сказал и осекся. Говоря так, он ведь никого конкретно ввиду не имел, а вышло, что - ректора. Звенящей стала тишина в кабинете, нехорошей. И вдруг грозный ректор захохотал: «Вот так рассмешил! Уходи с глаз долой. Черт с ней, твоей бородой. Носи!» С той поры никто больше к бороде Касаткина не придирался. Однако кроме него никому из преподавателей бороду носить все-таки не разрешили.

Вадим Федорович упрям. Умеет настоять на своем. Вместе с тем чувствует и некоторую неудовлетворенность. Ему важно, чтобы его труд ценили. Особенно сейчас, когда для многих больных стал последней надеждой на выздоровление. Признание дает стимул, толкает к поиску новых решений, заставляет работать, забывая о себе. Ведь с именем Касаткина связано многое, что в медицине было сделано впервые. Например, впервые на Юге России успешно удалена правая доля печени. Это понадобилось девочке из Чернобыля. Впервые в мире проведена эвистерация (удаление) органов малого таза. И человек живет, радуется солнцу, близким. А еще Вадим Федорович первым на Юге России пересадил левую долю печени от матери к дочери. Это официально зафиксировано в истории болезни пациентки, описано в специализированном медицинском издании. Но почему-то заслуги знаменитого хирурга, окружающие перестали замечать. Недавно, например, в одной из донских газет появилась информация о том, что первым пересадил левую долю печени от донора к больному отнюдь не Касаткин, а совершенно другой хирург. Журналист, видимо, не знал про операцию Вадима Федоровича в 2006 году. Хирург же, про которого написали, не напомнил, промолчал. Кажется, мелочь, а Касаткин воспринял ее болезненно. Но особенно горьким событием стал вынужденный уход из онкоинститута. Вадим Федорович, впрочем, еще надеется вернуться. Пытается доказать свою правоту. Даже написал письмо российскому Президенту. Верит, что Владимир Путин разберется. А пока оперирует в Медицинском центре «Гиппократ». И вновь самых тяжелых. Даже тех, от которых отказываются его бывшие коллеги в онкоинституте. Так что огонек последней надежды для больных раком в Ростове-на-Дону все еще не потух.

Конечно, в семьдесят лет бороться за справедливость непросто. Это ведь все равно, что таскать в гору огромные камни. Только Вадим Федорович, по его признанию, не чувствует возраста. Друзья и вторая жена Касаткина Анжела всячески поддерживают его. Они уверены, что Бог благоволит к таким людям, как Вадим Федорович, давая возможность работать до глубокой старости. Ведь смог же хирург Николай Амосов дожить почти до девяноста лет, писать книги и успешно оперировать. А столетний Федор Углов вообще попал в Книгу рекордов Гиннесса как самый долго оперирующий хирург.

 Хочется верить, что Вадим Федорович Касаткин выдержит свалившееся на него испытание и еще долго будет дарить людям радость излечения. Общество нуждается во врачах-самородках. Особенно сейчас, когда частота онкологических заболеваний в России увеличилась, а лекарство от рака по-прежнему не найдено.

Александр Агафонов.